23 мая умер Андрей Герасимович Новиков, мой самый близкий друг, человек незаурядный во многих отношениях. Мы с ним учились в МАИ (Московском авиационном институте), тогда еще имени Серго Орджоникидзе, в конце 50-х – начале 60-х, правда на разных потоках – он на самолетном, я на ракетном. Но по-настоящему сблизились, когда оба получили распределение на Завод имени Хруничева, позже ставший Государственным космическим научно-производственным центром того же имени. Я быстро отклонился от ракетной траектории в сторону журналистики, а Андрей… он был инженером от Бога, он так и проработал в этом Центре до конца жизни.

Что значит инженер от Бога? Человек замечает какую-то техническую проблему любой степени сложности, быстро анализирует ее, быстро выдает решение. У Андрея так всегда бывало и при столкновении с какими-то домашними, дачными, автомобильными проблемами и когда что-то не ладилось с той же ракетой «Протон» или «Рокот» (которой он особенно плотно занимался в последние годы).

Во многих отношениях он был незаменим. После распределения он попал в одно из исследовательских подразделений «Хруничева» и сразу же занял там ведущее положение. Я, сидя в Отделе главного конструктора, занимался гидравликой «изделия» и, когда что-то не получалось, начальник мне говорил: «Позвоните Новикову». Он стремительно влетал в нашу бригаду, энергичный, бодрый, веселый, несколько раз тыкал пальцем в чертежи, в разные таблицы – и все решалось.

После говорил мне: «Палыч, пойдем покурим». Мы с ним «курили» на лестничной площадке, обсуждая мировые проблемы. Собственно, курил лишь он, я некурящий, так что был лишь обсуждающим.  Начальство, проходя мимо, неодобрительно поглядывало на нас: тратят драгоценное рабочее время.

Через какое-то время Андрей стал одним из ведущих сотрудников не только отдельного «куста», но и всего Центра. Мотался по командировкам – в города-партнеры Самару, Пермь, Воронеж, на космодромы Байконур, Плесецк (там особенно гостил подолгу).

На нем лежала и значительная часть отношений «Хруничева» с зарубежными коллегами, в частности, с Европейским космическим агентством. Те тоже высоко его ценили. Доходило до того, что нередко, когда в переговорах возникала какая-то трудноразрешимая ситуация, они обращались к «хруничевскому» начальству: «Пришлите, пожалуйста, Новикова».

Мне тут вспоминаются похожие истории с Немцовым. Не находя общего языка с экономическими посланцами российского премьера Примакова – специалистами по политэкономии социализма, такими, как первый вице-премьер Маслюков – (они так и говорили: «Мы с ними разговариваем на разных языках») западные спецы умоляли прислать на переговоры Бориса Немцова, которого знали по предыдущим правительствам Черномырдина и Кириенко. С ним они без труда находили общий язык.

Всегда удивляло, что Андрей, человек, занятый разнообразными высокими научно-техническими материями, человек безукоризненного аристократического вида, с безукоризненными аристократическими манерами и всем образом жизни, совершенно не гнушается погружением в мелкие бытовые дела. Впрочем, что значит не гнушается? Облегчить жизнь своей любимой жены художницы Геланы Ларионовны, уменьшить бытовую нагрузку на нее, дать ей время для творчества было для него такой же важной жизненной целью, как и правильно выстроить свою работу на «Хруничеве». 

Бывали совершенно трогательные сцены. Летом мы к ним наезжали в гости на довольно отдаленную дачу в Тверской губернии на берегу чудесного озера Волго. Бывало, чуть забрезжит утро, мы с женами выкатываемся из своих опочивален и что видим? На столе уже стоит роскошный завтрак, а на кухне хлопочет Андрей, этот завтрак приготовивший. Он встал еще раньше нас, не желая нагружать общепитовскими заботами ни гостей, ни супругу.

Когда у Новиковых бывали праздничные застолья, можно было не сомневаться, что, по крайней мере, значительная часть фантастических блюд на столе имеют автором Андрея. У меня, умеющего разве что поджарить яичницу, его кулинарное мастерство всегда вызывало почти священное трепетное преклонение.

Кстати, и продукты он закупал всегда сам, не доверяя распространенным ныне интернет-заказам, собственноножно обходил близлежащие торговые точки, выбирая что повкуснее и посвежее. Да, кстати, и подешевле, поакционнее: доходов у семьи было немного.

Человек был рукастый. Своими руками ремонтировал квартиру, дачу, опять-таки не доверяя сторонним «строителям». 

Его энергия была неистощима, что на работе, что вне ее. Когда был помоложе, в дачный сезон каждые выходные мотался на дачу за четыреста с лишним километров. В пятницу вечером покрывал за рулем эти четыреста из Москвы до тверской деревни Бор, а в понедельник утром эти же четыреста обратно. Мысль о том, что можно в пути «сломаться» и опоздать в свой рабочий кабинет или на командировочный самолет, исключалась.

Для меня самое страшное заглохнуть в дороге. Андрей надо мной насмешничал: «Отец, я ведь ракеты «чиню», устройства посложнее, чем автомобиль, а починить автомобиль для меня плевое дело».

Несколько лет назад, в довольно уже позднем возрасте, Андрей ушел на пенсию. Хотя, как уже говорилось, он был одним из ведущих сотрудников предприятия, никаких человеческих проводов не было. Даже доброго слова никто не сказал. Впрочем, такое вообще у нас заведено. Когда я уходил из «Литгазеты», проработав в ней 36 лет в роли одного из ведущих журналистов (по-моему, это был рекорд), мои уши тоже никаких добрых слов не уловили.

Уйдя с «Хруничева», Андрей тяжело переживал за его судьбу, становившуюся все более мрачной. Как-никак, всю жизнь посвятил этому предприятию. Популярно мне объяснял, в чем ошибки «хруничевского» руководства, ведущие к катастрофическим последствиям.

Сейчас, когда Центр, по существу, оказался на грани краха, думаешь: у него ведь были гораздо более трудные времена. Взять хотя бы немецкую бомбежку в начале войны. Во время первого авианалёта на Москву 22 июля 1941 года на территорию завода попало около сорока фугасных и более четырёхсот зажигательных бомб, пострадало несколько корпусов, погибли около сотни рабочих. Немцы знали, что бомбить: на заводе тогда серийно выпускался пикирующий бомбардировщик Пе-2.

Но завод выжил. И вот что не сумела сделать немецкая авиация, умудрилось сделать сменяющие друг друга бездарные руководители Центра. Похоже, что он умирает. По данным на 2019 год, долги предприятия составляли примерно 130 миллиардов рублей, что сопоставимо с годовым бюджетом всего «Роскосмоса». При таких долгах очередная смена «хруничевского» начальства находится под судом из-за многомиллионных финансовых махинаций. Возможно, отчасти из-за них гигантские долги предприятия и образовались.

Далее. Какие-то ушлые ребята сумели оттяпать у Центра огромный кусок земли,  бОльшую часть его производственных территорий расположенных в пойме Москва-реки возле Филевского парка. Очень лакомая землица. Сначала там планировали построить жилье, без сомнения, элитное, потом – умопомрачительно гигантский научный космический центр. Если не получается добиться особых успехов в космосе, надо хотя бы соорудить что-нибудь «космическое» на земле, типа египетской пирамиды. Гигантомания у нас в крови. 

Тяжелобольному «Хруничеву» этот лакомый кусок земли трудно удержать. Отчасти, видимо, из-за этого сборку его основной продукции – ракеты «Протон» и «Ангара» - пришлось перенести в далекий Омск.

В общем, как-то берет сомнение, что когда-то знаменитому предприятию удастся «встать с колен». Разве что так, как в последние двадцать лет встала Россия.

Нисколько не сомневаюсь, встать с колен, вообще не опускаться на них Государственный космический центр имени Хруничева вполне мог бы лишь в том случае, если бы во главе его стояли такие люди, как Андрей Герасимович Новиков.
Но, увы, в сегодняшней России наверх поднимаются совсем другие граждане.