Приватизация патриотизма

Главная ставка антиреформаторов, естественно, была сделана на то, чтобы взбунтовать народ, поднять его против правительственных "умников", которые затеяли что-то там такое непотребное. Казалось, добиться этого совсем нетрудно: резкий подскок цен - основание более чем достаточное, чтобы вызвать всенародную ненависть и всеобщий протест. А то, что прилавки мало-помалу стали наполняться, - это вовсе не оправдание. Ситуация в самом деле была тяжелая. Но тут надо еще учесть такой психологический момент. К пустым прилавкам, к километровым очередям за годы Советской власти большинство людей успели привыкнуть. Для многих это было даже как бы в удовольствие - потолкаться в очереди, обсудить новости, сбежав с работы или из домашнего четырехстенного одиночества. Очередь служила своего рода клубом (других-то неформальных клубов не существовало)…
А вот к росту цен все относились (и относятся) одинаково - резко негативно. Нет худшего преступления, чем их взвинтить. И напротив, если кто вздумает вдруг их понизить, тот сделается отцом-благодетелем. Незабвенный Иосиф Виссарионович хорошо это понимал, время от времени прибегая к такой мере. Даром что это делалось без малейших экономических оснований, зато праздник всякий раз наступал воистину всенародный. Хорошо это помню по своему детству.
В 1992-м ничего похожего, разумеется, не могло происходить. Реформы были начаты людьми, которые не могли себе позволить пренебрегать законами экономики, не считаться с ними. А потому светлых детских "социалистических" праздников, естественно, не предвиделось. Напротив, в представлении людей, мало разбирающихся в экономических закономерностях, все напоминало Апокалипсис, неостановимое погружение во мрак. Причем - не по вине обстоятельств, не по каким-то объективным причинам, а именно по вине тех самых "умников", не знающих народной жизни, народных бед, неправомерно скакнувших из своих стерильных лабораторий (ведущих реформаторов почему-то окрестили "завлабами") в рулевую рубку государственного корабля.
Первое с начала реформ массовое выступление против президента, против правительства, против реформ - митинг на Манежной площади - состоялось 9 февраля. Участвовало в нем около ста тысяч человек. Главным организатором митинга была РКРП под руководством Виктора Тюлькина. Митингующие потребовали возродить СССР, КПСС, освободить гэкачеписта Лукьянова и поставить его во главе Съезда нардепов, сформировать новое правительство. Мелькали портреты Ленина, Сталина и почему-то Фиделя Кастро. Началась та самая активная политическая эксплуатация настроений терпящих нужду, растерянных людей (цены-то все лезут и лезут вверх), манипулирование ими.
Правда, в тот же день возле Белого дома прошел не менее многолюдный альтернативный митинг - в поддержку властей. Но, разумеется, действо на Манежной было более агрессивным, оголтелым, разнузданным. Таковыми все эти оппозиционные митинги, шествия, манифестации оставались с этой поры долгие годы.
В дальнейшем оппозиционеры взяли для себя за правило организовывать массовые выступления в памятные советские даты. Это было очень удобно. Многие люди, ощутившие на себе тяжесть с трудом продвигающихся реформ, уже почувствовали ностальгию по советским временам, когда жилось, может, и не очень хорошо, но, в общем, не так уж голодно и достаточно спокойно, а потому охотно выходили на митинги и демонстрации, проводимые оппозицией. Особенно годились для таких мероприятий даты, связанные с армией, с войной, с прошлыми победами.
Вообще, надо сказать, в числе ошибок, которые допустила демократическая власть в первые месяцы своего существования, было то, что она, сосредоточившись исключительно на экономике, позволила оппозиции "приватизировать" идею патриотизма, роль защитницы армии, роль союзницы церкви и т.д. Хотя, казалось бы, какой, например, союз может быть между церковью и теми же коммунистами, игравшими первую скрипку в оппозиционном оркестре? Тысячи расстрелянных, повешенных, утопленных, распятых на церковных воротах священников, сотни разграбленных, разрушенных по всей России храмов - такую память оставил о себе коммунистический молох.

Науськивают армию

Особенно прибыльной казалась роль защитницы армии. Выступая в этой роли, оппозиционеры постоянно науськивали военных на власть, всерьез рассчитывали, что в "час Х" те выступят на их стороне.
Первой после начала реформ вполне пригодной для организации массовых протестов "патриотической" датой было 23 февраля 1992 года. Позже оппозиционеры всегда пытались представить свое выступление в этот день и случившиеся при этом события в наиболее выгодном для себя свете: дескать, милиция и ОМОН жестоко избили ветеранов, единственным желанием которых было возложить цветы к Вечному огню у могилы Неизвестного солдата. В действительности ветераны вовсе не играли там первую скрипку. Начать с того, что среди главных организаторов митинга на Тверской были такие экстремистские организации, как Союз офицеров и движение "Трудовая Россия", возглавляемые неистовыми "борцами за справедливость" Станиславом Тереховым и Виктором Анпиловым.
Московские власти запретили намеченные оппозицией митинг и шествие по Тверской. Несмотря на это, с утра на площади Белорусского вокзала стали собираться толпы народа, которые двинулись по направлению к центру. Возле метро "Маяковская" улица оказалась перегороженной рядами милиции и милицейскими автобусами. Переговоры демонстрантов со стражами порядка результатов не дали, и тогда участники шествия бросились на прорыв. Кордоны милиции были смяты. Такие вот против нее действовали "ветераны"…
Следующий милицейский кордон ожидал демонстрантов возле гостиницы "Минск". Его преодолеть уже не удалось, оппозиционеры вынуждены были начать митинг прямо здесь. Зато с тыла со стороны Пушкинской площади прорыв осуществила еще одна группа "ветеранов". Возглавлял этих "пенсионеров" небезызвестный генерал Альберт Макашов, который и в дальнейшем, включая октябрьские события 1993 года, был одним из самых активных участников уличных сражений. В тот раз его встретили на митинге как героя. В своей речи генерал, естественно, призывал собравшихся к борьбе за Великую Россию: "Ну-ка, матушка, встань с колен! Надо сделать последний шаг!"
В конце концов милицейское начальство, после переговоров, предоставило оппозиционерам автобус, который двумя рейсами от Библиотеки имени Ленина, куда просочились-таки разрозненные группы манифестантов, свозил их представителей к могиле Неизвестного солдата и доставил обратно, что впоследствии дало им повод утверждать: дескать, несмотря на милицейские дубинки, своей цели они все-таки добились, то есть, можно сказать, одержали победу.

Кто такой Макашов

Чтобы нарисовать политический портрет Макашова, не требуется много красок: можно обойтись одной красной. Фанатичный коммунист, кондовый советский генерал, не способный ни на миллиметр сдвинуться в сторону от тех "единственно верных" истин, которые ему вдалбливали на занятиях по марксизму-ленинизму в военных училищах (он учился в нескольких) и академиях.
Так бы служил и служил генерал, верный присяге и красному знамени, если бы не волна перемен, нахлынувшая на страну. Перемены эти явно шли вразрез с мировосприятием Макашова.
Первое громкое его несогласие с внезапно изменившейся "линией партии" проявилось летом 1989 года, когда он весьма резко выступил против Горбачева и перестройки на ХIХ всесоюзной партконференции. Одна из газет так писала об этом макашовском демарше:
"Когда генерал Макашов поднимался на трибуну, его имя было мало кому известно. Спускался же он с нее человеком, к которому оказалось приковано внимание советской и зарубежной прессы. Его выступление многим запомнилось как откровенно "большевистское". Он обвинил в нем горбачевское руководство в преднамеренном развале страны, в отступлении от основных принципов КПСС. В его лице многие увидели будущего крутого военного диктатора".
Кстати, к тому времени Макашов уже проявил однажды диктаторские замашки: в декабре 1988 года, будучи назначен военным комендантом Еревана (тогда в Армении случилось катастрофическое землетрясение), то ли по команде сверху, то ли по собственной инициативе разогнал одну из первых появившихся в ту пору в стране "бунтарских" организаций Комитет "Карабах", арестовал большинство его членов, в том числе будущего президента Армении Левона Тер-Петросяна и будущего премьера Вазгена Манукяна.
Мятежное выступление Макашова на XIX партконференции приблизило конец его военной карьеры, но послужило началом карьеры политической. В том же 1989-м он был избран народным депутатом СССР.
Следующая макашовская речь, еще более грозная, прозвучала уже на коммунистической конференции в июне 1990 года. Генерал предупредил, что "за подрыв боеспособности Вооруженных Сил" "народ может побить правителей камнями". Делегаты бурно аплодировали Макашову.
Почувствовав в себе силу, в 1991-м генерал решил баллотироваться на пост российского президента, однако занял предпоследнее, пятое, место, набрав менее четырех процентов голосов.
Через пару месяцев, в приснопамятном августе того же года, Макашов, естественно, горячо поддержал ГКЧП. Говорят, даже послал Янаеву и Ко шифрограмму: "Удивлены непринятием мер к Ельцину и его окружению". Больше того, привёл войска Приволжско-Уральского военного округа, которым командовал, в боевую готовность, вывел на улицы Самары (где находился штаб округа) бронетехнику, послал солдат на местное телевидение. Если бы московские гэкачеписты проявили чуть больше решительности, гэкачепист самарский без труда захватил бы власть в своем городе.
Понятное дело, вскоре после провала ГКЧП генерал был смещен с поста командующего округом, а чуть позже уволен из Вооруженных Сил.
Но к этому времени он был уже достаточно "раскрученным" политиком. В ноябре 1991-го Макашова избирают членом ЦК РКРП Российской коммунистической рабочей партии. С этой поры он неизменно будет занимать руководящие посты в разнообразных коммунистических и "патриотических" организациях. В частности, окажется в числе сопредседателей одной из самых агрессивных оппозиционных сил Фронта национального спасения.
Надо ли говорить, что генерал Макашов всегда был большим поклонником генералиссимуса. Ему принадлежат слова (кстати, сказанные в Ядерном центре в Сарове): "Товарищ Сталин взял страну с сохой, а отдал с ядерной промышленностью".
В общем вряд ли кто из российских деятелей был тогда "краснее" генерала Макашова.
Впрочем, может быть, для характеристики генерала потребовалась бы еще одна краска, кроме красной, коричневая или черная, это как вам больше нравится: Макашов лютый антисемит. Один из журналистов так рассказывал об этой его "слабости":
"Мне не раз доводилось беседовать с Альбертом Макашовым, причем не только на его излюбленную ясно какую тему (о евреях. О.М.), но и о проблемах и нуждах российской армии, о его детстве и молодости, малой родине. При этом он представал как достаточно адекватный человек, незлой, в чем-то даже чуть сентиментальный. Однако, увидев издалека еврея или услышав упоминание фамилии, имени или отчества, похожих на еврейские, он мгновенно превращался в одержимого".
Макашов искренне верит, что большинство российских бед от засилья евреев. И не скрывает этих своих убеждений. Публичные высказывания генерала на эту тему не однажды вызывали громкие скандалы, так что даже его товарищи по борьбе коммунисты вынуждены бывали его осаживать и даже смущенно извиняться перед почтенной публикой за не слишком приличные речи генерала.
Не очень понятно, как, прослужив всю жизнь в армии, можно было сделаться таким антисемитом. Вроде бы не очень ей свойственно такое "направление умов". Антисемитизм в армии, конечно, и был, и есть, как и во всей стране, но, по свидетельству знающих людей, кто проходил службу примерно в те же годы, что и Макашов, среди военных он был "слабее", чем на гражданке. В общем-то имелось два источника армейских антисемитских настроений. Первый, насаждаемый сверху, "политико-идеологические" установки ГЛАВПУРа, Главного политуправления (разумеется, негласные): офицерам-евреям не очень-то давать ходу. Второй бытовой: нередко бывали случаи, когда эти офицеры (поневоле вынужденные быть "избыточно" честными) вставали на пути всякого рода ворюг из службы "тыла" и других подобных служб, связанных с "материальными ценностями" (этими ворюгами наше воинство кишело и кишит до сих пор). Такие конфликты неизбежно становились очагами распространения юдофобии. Может, и самому Макашову непосредственно кто-нибудь из таких честняг когда-нибудь перебежал дорогу, крепко насолил.
Впрочем, совсем не исключено, что юдофобом Макашов сделался совсем не в армии еще до нее или вне ее. Генерал ведь очень гордится, что происходит из казаков, а как раз в этой среде антисемитские настроения, как известно, всегда были особенно сильны.
В общем, можно сказать, генерал Макашов был в ту пору образцовым, эталонным коммуно-патриотом.

Гости из Бендер

Вернемся, однако, к 23 февраля 1992 года. Уже тогда к митингующим и шествующим в колоннах антиправительственных демонстраций стали примешиваться профессиональные боевики, подчас прибывшие из неблизких краев. Они придавали всем этим митингам и демонстрациям дополнительный импульс агрессивности. Так, один из лидеров экстремистской организации "Возрождение" Валерий Скурлатов похвалялся позднее:
"Напомню, что наши бойцы стояли насмерть в Бендерах, мы были на острие прорывов 23 февраля 1992 года, мы под своим Андреевским стягом победили в схватке 1 мая 1993 года на Ленинском проспекте и до потолка заполнили свой штаб трофейными щитами, бронежилетами, дубинками и прочей омоновской амуницией, мы честно сражались и погибали 3 и 4 октября 1993 года в Останкино и у стен Дома Советов".
Короче, все эти месяцы существовали группы "бойцов", которых перебрасывали из Приднестровья (только ли из него?) в Москву и которые активно участвовали в уличных боях, происходивших в российской столице в 1992-1993 годах, подчас одерживали победу над милицией и захватывали немалые "трофеи".
За что боролись "ветераны", пытавшиеся 23 февраля прорваться в Александровский сад, можно судить по девизу национал-патриотических организаций, подобных "Возрождению": "Национализм, патриотизм, ксенофобия". А процитированную речь Скурлатов произнес на встрече представителей коммунистических и "левопатриотических" организаций по случаю… 85-летия со дня рождения товарища Ким Ир Сена. Действительно подходящий повод.
Именно в ту пору, зимой 1992 года, вскоре после начала реформ, коммунисты и "патриоты" стали образовывать союз, который со временем становился все более тесным.
Наконец, можно сослаться на еще одну достаточно известную фигуру - Эдуарда Лимонова. Спустя годы он горько сожалел, что оппозиция не использовала такие выступления, как 23 февраля 1992 года, для захвата власти:
"Можно было легко взять власть 23 февраля 1992 года, 17 марта 1992 года, 9 мая 1993 года, многосоттысячными демонстрациями опрокинув режим. Но тогдашние вожди не понимали, что это можно сделать. Власть можно было взять и в октябре 1993 года…"
Как видим, тут речь уже идет не об омоновских щитах, дубинках и бронежилетах, а о захвате более существенного "трофея" - самой власти.
Надо сказать, что в тот раз, 23 февраля 1992 года, московские власти вроде бы преодолели "мягкотелый либерализм" и, как видно из вышесказанного, действовали достаточно жестко.
Позднее в "расправе над ветеранами" оппозиционеры обвинили тогдашнего мэра Москвы Гавриила Попова, его зама Юрия Лужкова и начальника московской милиции Аркадия Мурашова. А Верховный Совет даже создал специальную комиссию для расследования событий 23 февраля. Что это были за события и в чем заключались истинные намерения их организаторов и участников, нетрудно понять из приведенных выше цитат.
Митинги оппозиции прошли 23 февраля также и в других городах России. Требования их участников не отличались разнообразием: восстановление СССР, сохранение единых Вооруженных Сил… Кому же в ту пору было уже под силу восстановить СССР и сохранить единую - для всего "восстанавливаемого" Союза - армию?
Естественно, уничтожающей критике подвергалась деятельность российского правительства…
Кстати, тут стоило бы отчетливо уразуметь одну вещь. Если парламентская оппозиция, особенно более или менее умеренная (была и такая), еще пыталась сделать вид, что озабочена лишь "корректировкой" реформ (они, видите ли, какие-то "не такие", надо бы их чуть-чуть подправить), агрессивная уличная толпа, которую лидеры оппозиции постоянно "подзуживали", прямо или косвенно, ни о каких таких тонкостях не думала и не помышляла. Единственной альтернативой "антинародному ельцинскому режиму" для нее был почивший в Бозе советский коммунистический строй. Соответственно, именно его, хотя бы в пределах России, скорее всего попытались бы возродить тогдашние противники Ельцина, приди они к власти на плечах этой не желающей разбираться ни в каких политических нюансах и тонкостях агрессивной многотысячной толпы.

"Всенародное вече"

Следующая дата, которую "оппозиция" сочла вполне подходящей для неких массовых (и немассовых) акций, было 17 марта, годовщина референдума, на котором большинство участников высказалось за сохранение Советского Союза. Правда, вопрос на эту тему тогда был поставлен так, что отрицательно на него было трудно ответить: "Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантированы права и свободы человека любой национальности?". Ну, кто ж, в самом деле, будет голосовать против того, чтобы все были богатыми и здоровыми, а не бедными и больными? Впрочем, и при другой, менее лукавой формулировке, мнение большинства, наверное, тоже оказалось бы "за".
Так вот, в годовщину этого события оппозиция решила провести чрезвычайный VI съезд вроде бы уже канувших в небытие народных депутатов СССР. Съезд не съезд, но некое собрание бывших депутатов состоялось в подмосковном совхозе Вороново под Подольском: вместо ожидавшихся 2250 человек в зале присутствовало менее двухсот. Вопреки громкому названию - Чрезвычайный съезд - заседание продолжалось недолго, всего 55 минут. В числе главных решений - на пост председателя постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР и главы постоянно действующего оргкомитета Съезда народных депутатов СССР избрали бывшую работницу одной из грозненских фабрик небезызвестную Сажи Умалатову. Кажется, она и сейчас еще борется за восстановление Советского Союза. Во всяком случае в сентябре 1998 года, когда я с ней встречался по своим журналистским делам, эта ее борьба была в самом разгаре. В тот момент она возглавляла все тот же постоянный Президиум Съезда нардепов СССР, а еще Партию мира и единства и была, как она мне сказала, "абсолютно убеждена", что Советский Союз будет восстановлен. Судя по тому, что Сажи Зайндиновна со своей партией занимали просторный офис в самом центре Москвы, на Кузнецком, у нее имелись щедрые спонсоры, как и она, целиком устремленные вперед в прошлое (вечная для меня загадка, которую я, наверное, унесу в могилу: как это предприниматели, бизнесмены - а кому же еще и быть спонсором! - могут мечтать о восстановлении советского тоталитарного режима, в котором уж кому другому, а им-то сразу же и без всяких разговоров открутят башку?).
Думаю, вулканическую энергию, фанатическое мессианское упорство Сажи Умалатовой в достижении целей (на вопрос, что ее интересует, помимо политики, она мне выпалила, сверкая очами: "Меня сегодня, кроме моей страны и народа, ничего не интересует"!), можно было бы использовать несравненно продуктивней - например, для установления мира на ее родине, в Чечне.
Гораздо более многочисленным, нежели съезд, оказалось созванное в его поддержку по инициативе все той же "Трудовой России" "Всенародное вече".
Оппозиционеры постоянно старались подчеркнуть, что они выступают от имени всего народа. Для этого использовали и старинные русские названия своих сборищ - вот "вече", например.
Тут, правда, некоторую комическую струю вносит воспоминание о щедринской "Истории одного города":
"В порыве восторга (по случаю прибытия нового градоначальника города Глупова Дементия Варламовича Брудастого. - О.М.) вспомнились и старинные глуповские вольности. Лучшие граждане собрались перед соборной колокольней и, образовав всенародное вече, потрясали воздух восклицаниями…"
Инициатором "веча" выступила все та же "Трудовая Россия" во главе со своим вождем неистовым революционным трибуном Виктором Анпиловым. То было их золотое времечко. Почерк этого вождя-трибуна, бывшего журналиста, чувствуется в листовке, призывавшей граждан к участию во "Всенародном вече":
"ГРАЖДАНЕ! Год назад состоялся первый в истории нашей страны референдум. Народ сказал решительное "ДА" - единому Союзу Советских Социалистических Республик. Однако высшие должностные лица попрали волю народа, преступили Конституцию страны и в угоду западному капиталу объявили СССР несуществующим. Тем самым клика Горбачева - Ельцина спровоцировала развал государства, ограбление народа, гражданскую войну.
Долг честных людей - восстановить законную власть и пресечь спланированный геноцид… Надо помочь депутатам собраться (на тот самый VI чрезвычайный. - О.М.) и утвердить волю народа - результаты референдума.
Параллельно со Съездом созывается ВСЕНАРОДНОЕ ВЕЧЕ. Его цель:
- подтвердить выбор народа, сделанный на референдуме;
- положить конец антинародной политике и принять программу вывода страны из кризиса;
- утвердить Главу Государства и Правительство СССР, предложенное Съездом.
Мы призываем направить в Москву на Всенародное Вече представителей городов, областей, республик, избранных в трудовых коллективах от станка и плуга. Призываем трудящихся столицы, военнослужащих и милиционеров быть на Вече.
Сбор: 17 марта, в 17.00 на Манежной площади Москвы.
ВОЛЯ ВСЕНАРОДНОГО ВЕЧА - СВЯЩЕННА!
Движение "Трудовая Россия".
Как видим, планы были грандиозные. Чего стоит одно только намерение - "утвердить Главу Государства и Правительство СССР, предложенные съездом". В дальнейшем, правда, планку понизили…
На этот раз московские власти не возражали против проведения акции на Манежной площади - возможно, после вмешательства Верховного Совета и лично Хасбулатова, "расследовавших" события 23 февраля.
Организаторы потом уверяли, что на "вече" присутствовало более 350 тысяч человек. По оценкам милиции, их было около 100 тысяч. Тоже, впрочем, немало.
О характере речей, произнесенных на "вече", можно судить хотя бы по выступлению бывшего офицера вильнюсского ОМОНа М. Войцеховского:
- Теперь мы, сотрудники вильнюсского ОМОНа, разбросаны по всей России... Все, все зубами скрипят и говорят: придет время... Будет еще литерный поезд. Отцы "демократов" валили лес, а они будут пни корчевать, к чертовой матери. И я попрошу назначить меня никаким не начальником, я попрошусь просто начальником литерного состава, и восемьдесят процентов они не доедут туда при попытке к бегству.
"Не доедут при попытке к бегству" - не правда ли, замечательная формула? Требуются ли комментарии? Единственно, что непонятно, почему только восемьдесят процентов не доедут, а не все сто. Патронов, что ли, может не хватить?
Впрочем, некоторые участники "веча" остались как раз недовольны недостаточной решительностью вождей оппозиции. Так, бывший Генпрокурор Литовской ССР Андрис Рейниекс сокрушался позднее: дескать, люди пришли на митинг, надеясь избрать новое советское правительство, но "приехали такие же, как руководители ГКЧП, и сказали - никаких провокаций, только выступим и расходимся, никаких выборов, никакой Советской власти, ничего не объявим. Это потом пытались объявить, когда нас стало мало, а тогда было полмиллиона (вот уж и цифра полмиллиона замелькала. - О.М.). И так же дрожали руки, как дрожали руки в августе, тогда, когда надо было давить безжалостно эту нечисть".
Что ж, и Лимонов, как мы помним, утверждал: 17 марта можно было власть захватить. Но вот "руки затряслись"…
Тем не менее, на "Всенародном вече" приняли ряд звонких решений и резолюций. Подтвердили стремление сохранить СССР, избрали постоянно действующую думу Всенародного веча во главе со все тем же генералом Макашовым, выдвинули кандидатами на пост главы единого государства (вакантный после отставки Горбачева) опять-таки Макашова (очень популярная была личность среди оппозиционеров) и еще двух деятелей в лампасах - адмиралов Владимира Чернавина и Игоря Касатонова (видимо, все из того же простого расчета - привлечь на свою сторону армию).
Примечательно, что оппозиционеры никогда не выдвигали на высокие должности (хотя бы и сугубо фантастические) Виктора Анпилова. Это при всем его неистовстве и неслыханной активности в "отстаивании интересов народа". Считалось, в частности, что, увлекаясь революционной риторикой, он слишком мало внимания уделяет практическим вопросам, что выдает его явное тяготение к анархизму: мол, приди Анпилов к власти, на следующий день он не будет знать, как накормить народ. Фокус, однако, заключался в том, что в таком же положении оказался бы любой оппозиционный деятель: ни у кого из них за душой не было ни малейшего понятия, каким образом наладить хозяйственную деятельность в стране, если отринуть то, против чего они так рьяно боролись.
Участники "веча" отвергли проект новой конституции России, подготовленный Конституционной комиссией, и постановили начать сбор подписей за проведение новых выборов главы российского государства (пока что занятый Ельциным). Были приняты также резолюции о необходимости освобождения членов ГКЧП, отставки мэра Москвы Гавриила Попова и руководства российского телевидения (на телевидение в ту пору оппозиция особенно "наезжала").
Считается, что это было самое массовое выступление сторонников оппозиции. В дальнейшем им уже не удавалось собирать такое число участников.

Кто такой Анпилов

Анпилов в российской политической жизни фигура экзотическая. Она как бы занесена из какого-то другого времени то ли из 1905-го, то ли из 1917 года. Хотя я не уверен, что даже тогда в разгар "пролетарских" революций были подобные "пламенные революционеры", с таким параноидальным, фанатичным неистовством выкрикивающие лозунги и произносящие зажигательные речевки в защиту "трудового народа" (к тому же надо учесть, что и нынешней звукоусилительной аппаратуры тогда не было).
К коммунистической "идейности" Анпилов приобщился, как говорится, с младых ногтей, даром что его дед в тридцатые был раскулачен. Зато отца, неправедно уволенного с работы в начале пятидесятых, по рассказам, восстановили на ней после того, как он написал письмо лично Сталину. Такие чудеса действительно иногда происходили во времена генералиссимуса: убивали десятки миллионов, но кое-кого и обласкивали, показательно защищали от зарвавшихся чиновников, у которых "голова закружилась от успехов". С этой-то детской поры, говорят (ему было тогда не более восьми), после этого счастливого происшествия с собственным отцом Анпилов и воспылал пламенной любовью к отцу всех народов и вообще к идеалам коммунизма.
По профессии Анпилов журналист. Окончил журфак МГУ, международное отделение. Его бывшие однокурсники отзываются о нем не то что бы слишком восторженно, хотя, казалось бы, фигура была приметная, искрометная, незаурядная (Байрона читал по-английски, Библию по-испански, переводил на русский испанских поэтов): "Нет, он не был ни яркой личностью, ни интеллектуалом... Хотя он всегда тяготел к интеллектуалам. Зато через уши выплескивалась идейность". Еще вспоминают о нем как о "чудаке" "бурно-эмоциональном, вечно чем-то воодушевленном". Как раз таким "идейным", "бурно-эмоциональным" Виктор Иванович и предстал перед всей страной, когда пришло время.
В доперестроечную пору Анпилов работал на радио и телевидении. В иновещании. Вещал на испаноязычные страны. Профессиональный уровень его передач, как говорят, был довольно низок, требовал многократной редакторской правки, зато экспрессия била через край. В 1984-м был послан собкором Гостелерадио в Никарагуа. В ту пору у советских журналистов-международников, у многих, было две главные функции разоблачать происки международного империализма и шпионить за страной пребывания. Впрочем, в Никарагуа в середине восьмидесятых шла кровавая война между сандинистами, возглавляемыми нашим другом Даниэлем Ортегой и, как считалось, проамериканскими "контрас", так что наш герой имел полную возможность непосредственно, не только пламенным словом, но, по его рассказам, и с оружием в руках, оказывать помощь "братьям по классу" последователям никарагуанского национального героя Сандино.
Правда, покинуть ряды латиноамериканских борцов за свободу Анпилову пришлось не самым достойным образом. По рассказам, повздорив со своим "безыдейным" напарником-телеоператором и решив избавиться от него, он пригласил его к себе в гости, подпоил и втянул в антисоветские разговоры, которые тайно записал на пленку. Запись передал в советское посольство с просьбой направить "куда следует". Однако, к его удивлению, на родину отозвали не оператора-антисоветчика, а его самого, Анпилова. Шел 1985 год.
Это неприятное происшествие не убавило его любви к свободолюбивой Латинской Америке и вожакам тамошнего освободительного движения. Он так часто, так восторженно произносил их имена, что и самого его во всякого рода сочувственных публикациях стали именовать соответствующим образом: "Че Гевара российских будней", "Фидель Кастро "Трудовой России", "Даниэль Ортега московских митингов"...
Чаще, однако, Анпилова называли Шариковым (помните, слова этого героя, так ответившего на вопрос, что он думает по поводу прочитанной им переписки Энгельса с Каутским: "А что тут думать, все отнять и поделить!"?) Анпилов не обижался: "Шариков хорошая русская фамилия, она отражает сложность характеров в повести Булгакова. Шариков прошел путь от собаки до человека, который задался вопросом: "А зачем я появился на свет? Какова моя миссия?"
Между тем к этому простому шариковскому лозунгу, отвлекаясь от всяких там "сложных характеров" и глубокомысленных философских вопросов, и можно в конечном счете свести всю коммунистическую программу: "Все отнять и поделить!"
Где-то с 1987 года, осознав, как он говорит, "антисоветский" характер реформ Горбачева, его "предательство", Анпилов принимается разоблачать политику Генсека, которая, дескать, направлена на "перестройку социализма в капитализм". (Бедный Горбачев, всецело озабоченный в ту пору усовершенствованием социализма, даже не подозревал, что занимается такой трансформацией).
Августовский путч Анпилов, естественно, встретил сочувственно. Декларации гэкачепистов, как он сам признавал, "соответствовали его убеждениям". Если бы гэкачеписты победили, "убежденный несгибаемый коммунист", без сомнения, нашел бы свое почетное место в созданных ими структурах власти, в "правильных" коммунистических СМИ. Но увы, поражение Янаева и Ко так и оставило Анпилова в рядах оппозиции.
Впрочем, думаю, роль страстного митингового оппозиционера, ниспровергателя ненавидимой им власти подходила ему гораздо больше, чем роль благополучного журналиста-пропагандиста, журналиста-конформиста, на которой он вновь, как в советские годы, мог бы оказаться.
Разумеется, за Анпиловым шла некоторая впрочем, немалая, особенно на первых порах, часть народных масс. Самая темная, самая малообразованная, привлеченная легкодоступными для ее понимания истеричными анпиловскими речами, произносимыми через неизменный "матюгальник", то бишь мегафон. Речами, в которых обличался проклятый "антинародный режим", постоянно звучали призывы вернуться в светлое коммунистическое прошлое. Видимо, чтобы уравновесить негативное впечатление от своего ораторского примитивизма, от невысокого в целом уровня своих приверженцев и последователей, сам Анпилов в свободное от митингового ора время стремился предстать в образе этакого рафинированного интеллигента: он-де и языки знает, и мировую историю, литературу, и фольклор разных народов... Если бы эта интеллигентность, приверженность мировой культуре действительно оказались внедрены в него хоть сколько-нибудь глубоко, он не мог бы, наверное, не задуматься на вопросом: каким образом примитивное шариковское мировосприятие соотносится с этой мировой культурой, с истинными ценностями человеческой цивилизации?
Но нет, не задумался.

Реформы поддерживает большинство

При всем том, что оппозиции в ту пору, зимой весной 1992-го, удавалось выводить на улицу довольно много протестующего народа, опросы социологов показывали: большинство все-таки не на ее, оппозиции, стороне. Так, ВЦИОМ провел в марте опрос: нужно ли продолжать реформы или их следует прекратить? За продолжение реформ высказались 46 процентов опрошенных, против - 26 (28 процентов затруднились с ответом).
Кто конкретно за и кто против? Выяснилось: особенно активно за продолжение реформ выступают люди квалифицированного труда, имеющие среднее и высшее образование (в этих группах реформы поддерживают соответственно 51 и 66 процентов опрошенных). Реформаторский курс имеет особенно основательную поддержку среди горожан (в крупных городах его одобряют до 57 процентов), однако его сторонники преобладают над противниками и на селе.
В общем, никак не получалось у оппозиции цифрами подтвердить, что народ действительно - против "антинародного курса". Большинство-то, как видим, - за него. И сколько ты ни выводи людей на Октябрьскую или какую другую площадь, - социология упрямо дает свои результаты, отличные от тех, что провозглашают "народные витии".

Предыдущая глава

Следующая глава